Жду.

Жду получки. Ожидание это становится привычным.
Унизительное в чем-то состояние.
Унизительнее только ожидание подачки.
Поглядываю каждый день на календарик в углу компа. Деньки считаю.
Собственные свои, единоличные деньки отстёгиваю - быстрее бы прошли, ещё денёк, ещё неделька...
Жду ответов из редакций. Где-то три месяца рассматривают, где-то полгода.
Поглядываю на календарик. Ещё денёк, другой...
Жду выходных. Высплюсь, если получится. Может быть, удастся что-то написать.
Откроется дверца в небо и услышится, заговорит со мной кто-то, кто согласится стать моим персонажем, покажется мне во всей красе.
Жду весны. Весной всё легче.
Жду манны небесной, удачи и душевного спокойствия.
Что стану как-нибудь мудрым. Как-то устроится всё и жизнь перестанет подбрасывать мне новые загадки.
Жду мира во всем мире. И понимания человеческого.
Жду, что воры устыдятся. Что люди перестанут врать себе и другим. Что жадность станет дурным тоном. А хамство исчезнет повсеместно, как тиф или холера и так же, как о тифе или холере будут писать в газетах: "В Армавире на последней площадке автобуса маршрута №32 случилась вспышка хамства".
Жду, жду...
А время идёт, идёт. И время моё кончится когда-то.
И ожидание мое кончится.
А мир останется тем же.
Миром, где ждут получки, выходных, отпуска, весны, удачи и мира во всем мире.

Ненавижу фотографии.

Ненавижу.
Не в том беда, что фотографии фиксируют историю моего старения.
Бог с ним. Процесс идёт и даже забавляет.
Не в том вина фотографий, что хранят тех, кого больше нет, хранят небрежно, нелепо, оставляя от целой жизни, порой, лишь неловкую позу или напыщенную мину.
Глядишь, и думаешь - нет, не такой был. Но таким остался!
И некому будет пояснить, что он был, как жил, а кусочек картона останется, упрямый, неисправимый, как жизненная ошибка, случайно подмеченный кем-то грешок, да так подмеченный, что не забудется.
Ненавижу за холодность, отстраненность, медицинскую, жестяную холодность цинка, принимающего любого бесстрастно, безжалостно.
Вот малыш на травке рядом с мамой. Года три ему. Мама его улыбается гордо, с достоинством. Ей и тридцати нет. Вся жизнь впереди.
Малыш машет прутиком, глядит в камеру свысока. Его жизнь - как море, которому берега нет.
Через четыре года его не станет.
Пройдет и десять, и двадцать лет.
Боль утихнет.
А этот день с материнской гордостью за малыша останется на куске картона, зажатый душным альбомом с окнами мертвых мгновений.
Как обнаженный нерв обжигающий.
Как напоминание, что в то самое мгновение всё ещё было возможно, но уже не случится никогда. Что потеряно больше того, что осталось.
Напоминание о том, что глядеть в объектив должно со страхом.
Потому что оттуда смотрит в тебя будущее.
Глядят, как в окно, те, кто ведает, что случилось с тобой.
Кем был ты и что потерял.
И улыбка твоя или смятение будет оценено днем грядущим.
Но не сейчас, когда щелкнул затвор фотоаппарата, рассекая жизнь на "до" и "после".

Устал.

От хвори оправиться не могу.
И старость в затылок дышит.
Устал. Туман на том берегу.
Бессонный скрип камышин.
Падаю, падаю на бегу.
Куда я иду не вижу -
Зыбь мглистая на берегу,
Сумерки полужизни.
Нескладно, неладно, себя не прощу,
И сил на одно утишье:
Попустит, наверное, к декабрю...
А берег тот дальше... и выше...
Плывёт от меня в непроглядную мглу,
Уходит сквозь сны неслышно...

Ода бесполезности.

Переделываю свой невостребованный детектив в фантастику.
АСТ так о нём и не вспомнило, хотя взять обещались. Лежит текст без движения. Жалко. Хороший детективчик был. Душевный.
Может в виде фантастики кого заинтересует. Всё по классике, как у того скульптора, что птичек лепил, а не брали. А как попки птичкам проковырял и свистеть туда научился - расхватали.
Птички не нужны. Нужны свистульки.
Не душевная это работа, текст перетачивать. Мотивировать себя всячески приходится. И матом тоже. Такие размышлизмы накатывают, что руки опускаются, и о смысле жизни вообще и ценности конкретного индивидуума в частности.
Но делать надо. Кому оно надо? Зачем оно надо?
Взялся, набросал канву, вторую сюжетную линию дописать алок на пять, пыхтеть начал...
Дай, думаю, погляжу вообще куда я лезу-то. Что такое есть фантастический боевик, из чего их лепят. Залез на Лабиринт, поглядел что щас в цене. И за голову схватился.
Мама дорогая! Бред сивой кобылы.
И тоска такая напала - ну, допишу, ну, возьмут, ну, опубликуют... Будет ещё один хреновый боевичок гнить на складах... Счастье привалит?
Но делать надо. Это самое "надо", черт бы его побрал.
Один умный человек рассказал мне как-то о том, как на железной дороге устраняются заторы. Да-да, там заторы тоже бывают, несмотря на графики движения и строжайшую дисциплину. Случается так, что все пути забиты составами и всем нужно в одну сторону.
Так вот поезда не оставляют стоять. Их уводят в любое свободное на данный момент направление. Потому что "ехать хоть куда-то лучше, чем просто стоять".
В этой чудной фразе, на мой взгляд, суть всей жизненной бесполезности.
Мы все едем "куда-то", даже если представляем себе ясно цель, но осознать, окинуть взглядом целостность жизни, значение каждого нашего движения не в состоянии.
Оттого цели призрачны, смыслы эфемерны, оправдания пусты.
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle,
Les souvenirs et les regrets aussi...
Но "ехать хоть куда-то лучше чем просто стоять".
Едем-едем-едем...
Что там? Рельсы разобрали? Кто-то стрелки перевёл и нас отправляют в тупик?
В этой бесполезности и неизвестности и есть жизнь.
Ещё одна пустая бесполезность, от отчаянья к надежде, в вечном ожидании чего-то, в поиске смысла, с жаждой любви, обречённая на забвение.

Потрясение.

Не ладятся у меня дела с блогом. Кажется, темы-то подходящей нет, и слов верных.
Путевая записка - маленькое произведение, написать хочется хорошо, чтобы не стыдно было. А тут такое случилось...
Совершенно случайно набрёл в сети на ЖЖ Писательницы Анны Ривелотэ.
http://hrivelote.livejournal.com/
Да-да, именно так, с Большой Буквы.
Потрясён.
Никогда-никогда-никогда мне и рядом не быть с моими дубовыми эпитетами и определениями. Ни по языку, ни по уровню восприятия.
Вот так капелька за капелькой точишь свой собственный стиль, тужишься, пыжишься, то хвалишь себя, то ругаешь, и вдруг поднимаешь голову, а там в синем небе, какого и не видал никогда, иттить!
Пока ты по колено во всём этом бродишь кругами, слепошарик, над тобой пролетают прозрачные феи с радужными стрекозиными крылышками, трепещут и роняют блискучие слёзы свои из чистого янтаря, и легко там им и ясно, и видят они яркий чудный мир, в котором не то что тебе, а и мечтам твоим не удержаться.
И стыдно, как раньше осознавал своё "прозой", "повествователь" я, не больше.
И крылышки не прорежутся, поздно.
И от этого печаль светлая. Над головой-то небо ясное с феями.
И Слава Богу, что есть они.

За домом.

Неподалеку есть садовое товарищество, протянувшееся рядком домиков вдоль железнодорожной линии. Утомившись месить снег в талой каше весенних лесных тропинок я свернул к нему, надеясь выйти на дорогу. Дорога вдоль забора действительно была, только оказалась она хуже лесной - мягкая, вспухшая жирная земля и дрожащие под ветром лужи. Пробираясь по ней осторожно я едва не ступил в приличную кучу дерьма, остановился и огляделся с удивлением - во всю ширину дороги, от близкого забора до кромки леса, и на покрытых ещё снегом обочинах, и в лужах, и на пеньках, низких ветках кустиков лежало приличными, добротными кучами дерьмо.
Удивила не только щедрость природной аномалии на квадратный метр, но и пышность, и видимая сохранность россыпей - если бы кто выносил со двора разбросанное по углам, то неизбежно помял бы, дерьмо ведь не зря трогать не рекомендуется - продукт нежный и легко теряющий первозданную форму.
Однако представить, что кто-то мог бы сотворить всё это богатство прямо на месте тоже было трудно, иначе бы мастеру пришлось ювелирно обрабатывать и деревья, и кусты и обочины.
Сомнения мои разрешились, как только я услышал, как за забором, позвякивая цепью бродит пёс. Его хозяин зимой, чтобы не утруждать себя излишними хлопотами, чистил двор от собачьего дерьма легко и просто - на лопату и за забор.
И во дворе чисто. И на душе хорошо.

Обойдя проулком злополучный участок я оглянулся. Дом за зеленым металлическим забором радовал глаз черепичной крышей, оцинкованной трубой с петушком флюгера, ладный, с желтыми наличниками и антенной спутникового телевидения, он будто дышал уютом, попыхивал дымком из трубы, словно самовар паром.
Всё у этого хозяина в порядке, всё хорошо и на сердце его легко.
А дерьмо он просто выбрасывает за забор и не замечает потом, а всё что за его забором - то его не волнует.
Так и добрый наш обыватель закрывает глазки, не замечая дерьма. А дерьмо лежит у его забора, лежит и воняет, и не охота с этим человеком ни говорить, ни даже здороваться.

Взрывы в московском метро

С утра разбудили телефонным звонком - мол, как ты, жив?
Взорвали две станции.
Успокоил, как мог. Перезвонил родным. Написал СМС.
Посмотрел Интернет - множатся слухи, перепосты фотографий с кровью и телами погибших, рассказы один страшнее другого. Конечно же, рассказы тех, кто ничего не видел и не слышал. Ещё страшнее рассказы тех, кто слышал взрывы и слышал крики.

Павшим - Вечная Память.

В Москве был через пару часов, в метро - пусто, народ подсознательно не хочет залезать в бетонную нору, где к клаустрофобии ещё и ужас возможного взрыва.
Истерика. Террористы добились своего. Посеяли в нас страх.
Единственная их цель - заставить нас бояться. Потому эта смерть - слепая и беспощадная. И подлая по принципу живой мины - безоболочное взрывное устройство рассчитано на фугасное поражение, только взрывной волной, у него нет поражающей смеси или рвущейся в осколки оболочки, а значит радиус поражения предельно мал - 3-5 метров для небольшого заряда. И потому живые бомбы лезут в самую давку часа пик, к безвинным пассажирам, чтобы обеспечить эффективность своей цели - как можно большее количество жертв. Им наплевать - старик, ребенок, беременная или кормящая рядом. Мы для них только мясо, которое нужно разорвать.
Шансов спастись у попавшего случайно в непосредственную близость живой бомбы нет.
Конечно, это - страшно. Очень страшно.
И в этом их цель. Испугать, заставить оглядываться, бояться, довести до истерии и неверных решений.

Но вдумайтесь - жизнь сама по себе опасна. Сколько человек гибнет на дорогах ежедневно и всё же автомобили не вызывают такой истерии, как теракты, хотя переходя дорогу мы в гораздо большей опасности, чем в вагоне метро.
Радиус поражения безоболочным устройством 3-5 метров, устройством осколочным - 30 - 50 метров (одна из самых удачных мин ОЗМ-72 "Ведьма" с зарядом в 660 гр ВВ и 2400 роликов - а пояса живых бомб однозначно хуже по ТТХ).
Даже простым подсчетом легко определить: вероятность попадания в радиус смертельного поражения - НИЧТОЖНА.
Да - эта вероятность существует. Она существовала всегда. И вчера, и сегодня. И метро будет одной из самых удобных целей из-за большого скопления людей и замкнутого пространства, предсказуемости людского потока.
И на улице минируют. И пьяное быдло, и наркоманы с ножами.

Жизнь требует мужества. Она всегда требовала мужества. И вчера и сегодня.
Пока ещё мы в шоке от случившегося, но расслабляться, пускать в себя страх - нельзя.
Давайте жить, ребята.
Гордый и несломленный врагом город Москва, давай жить.

P.S. Пойду, обновлю проездной на метро. А вечером помяну павших.

День расстроения.

Сегодня день расстроения.
Знаете, случаются такие дни, когда всё не так, всё валится из лук, не ладится, не устраивает, не удобное, не вкусное, не приятное...
Когда просыпаешся рано, а спать уже не можешь, хотя такое чувство, словно простоял всю ночь...
Когда греешь в микроволновке завтрак, макароны горячие, а курица остается холодной, и, кажется, даже в каплях застывшего жира, так что жевать её не хочется, но жуешь механически и оттого, что жуешь холодное мясо ещё противнее, будто тебя кто заставляет её есть...
Когда оденешься легко, а на улице, хоть и потепление, а ветер свищет и тебя, пока до остановки доберёшься, до костей продует, просквозит. А в маршрутке попадется кресло со сломанной спинкой, и ты даже сесть нормально не можешь, а по ногам тянет холодом, и пробка, как назло, километровая, и народ хмурый вокруг, и думаешь - ну, когда это закончится...
Когда приходишь на платформу электрички и, отстояв очередь, протягиваешь в железное нутро кассы деньги, оказывается, что проезд подорожал, и денег нужно вдвое больше, а у тебя их нет, даже если вывернуть из кармана всю мелочь...
Такие дни, хоть и редкие, но кроме как днями расстроения и не назовешь.
Потому что расстраиваешься. И не хотел бы, но глупости эти, происходящие с тобой, такие мелкие, такие никчемные, на первый взгляд, всё же задевают тебя, расстраивают твоё настроение...
И у меня так сегодня.
Может оттого, что не ладится рассказ, который меня измучил уже до отвращения.
А может просто такой вот день.
И нужно его просто перетерпеть. Перетерпеть и забыть.

Не бойтесь старости.

Уложил ребенка, включил любимую радиостанцию, написал ответ на письмо в три абзаца, разогрел суп и тут ребенок захныкал. Я к нему. Ворчу, что ж поспал так мало? Глядь, а на часах уж час прошел.
Вот она, старость.
Когда-то, лет четырнадцать было мне, остановил нас с приятелем у подъезда сосед, дядяКоля с четвертого этажа, подвыпивший и от того, наверное, печальный: "Вот вы какие уже выросли, а помню, бегали по двору с машинками, пистолетиками, пух-пух... как время бежит, ещё как бежит... это для вас время тянется, а для меня уже бежит, уже и недели пролетают, как один день, а годики летят-летят... старость"
Время действительно ускоряет ход с возрастом. Удивительно, ведь натяжение пружины хронометра для всех, и для младенцев, и для стариков одинаково. Но стрелки по циферблату, ведомые этой пружиной, бегут по-разному.
Может быть мы просто грубеем со временем, фибры души засоряются ненужным, наносным в течение времени и мы уже не ощущаем его, как старый опухший карп в пруду уже не чует средней линией плеска щучьего хвоста?
А может быть, торопясь жить в детстве, в своем стремлении вырасти торопившие время мы так разогнали его, что его уже не остановить и летит оно, катится валуном с горы, увлекая нас за собой в пропасть?
Но скорее в этом видится чудесный божий промысел. В молодости наши часы растянуты, чтобы мы успели больше в самую яркую свою пору, успели найти свой стержень, свою судьбу.
А в старости дни сжаты, чтобы не тянуть пытку ожидания смерти.
Я, как и все, наверное, боюсь старости. Даже не неизбежной немощи боюсь - бесполезности, несостоятельности, когда выйдя на пенсию придется искать себе занятие, никому не нужное, не интересное, а лишь бы скоротать время.
Тем, кто боится как я - не бойтесь.
Время не придется коротать. Годы сожмутся в минуты.
Живите сейчас и дышите полной грудью, пока время ваше не сорвалось валуном с горы в безудержный полет.

Блог - реанимация.

В сентябре открывая собственный блог я, собственно, и не знал зачем он мне нужен.
Потому, спустив пар по поводу сериала "Десантура" я о своем блоге успешно позабыл.
Не нашлось мыслей на ветер. Да и времени особо не было.
Однако, не далее как вчера обнаружил, что современные тенденции литературы требуют наличия у автора блога.
Это, как минимум, утешает. Ведь автору нужно признание.
Если о тебе не говорят другие - ты всегда можешь поговорить о себе сам и увидеть "о себе" в сети. И думать, что кто-то, может быть, случайно, зайдет к тебе на страничку и, ослепленный твоим остроумием, оставит пару лестных слов. И кому-то расскажет о тебе. Может быть. И добрых слов станет больше.
Блоггер - вроде котенка, который на углу у бордюра, между фонарным столбом и смятым бумажным пакетом, сидит, как бы сам по себе, и на прохожих не смотрит, кажется, погруженный в светлые и глубокие мысли, но с готовностью выгибает спинку, как только чья-то ладонь погладит шерстку.
Кроме жизненно-важной функции ожидания признания блог, как ни крути, есть средство само-пиара.
Пока обо мне не пишет желтая пресса, я могу сам сообщить народу, что ел, с кем спал, что делал.
Как говорил удивительный Иван Охлобыстин в одном из интервью:
"Это шоу-бизнес. Ты должен звенеть. Пока ты звенишь - ты в обойме".

По сему я провожу блого-реанимацию.
Так как я собираюсь время от времени, может даже пару раз в день, публиковать сюда свои драгоценные замечания - девиз блога из "Всё, что зацепило" меняется на "Мысли на ветер" - фразу-извинение, как бы я-ведь-знал-что-никому-это-не будет-интересно.

Но сижу, как котенок. И делаю вид, что погружен в светлые и глубокие мысли.
В ожидании чьей-то ладони.