Уехал насовсем.

Уехал вот сюда http://iperepelitsa.livejournal.com/.
Из-за удобства френд-ленты. Народ в основном тусуется в ЖЖ.
Так что если у кого есть ЖЖ-аккаунт - заходите.

Астафьевская премия -2011.

Неожиданно обнаружил, что подведение итогов Астафьевской премии 2011 состоялось.

Названы победители конкурса. Шорт-лист не выбирался.

Мой рассказ навечно остался в лонге.

Аминь.

Большая депрессия.

Прошел он-лайн тест Зунга на депрессию.
http://www.psyline.ru/testzung.htm
Набрал 61 балл и, как следствие, резюме:
"Вам срочно нужна помощь психиатра или психотерапевта с назначением курса антидепрессантов."
Хочется ответить фразой из анекдота: "И это они называют - новости!"

Подведение итогов.

Гляжу в новостях: "Президент Медведев подвел итоги борьбы за права человека". Вчера подводил итоги работы с МВД. Позавчера с политическими партиями.
Подводит итоги человек, прощается с должностью.
Хорошее дело это - подумалось.
Итоги подводить.
Надо перенять.
Ведь у нас, у смертных, оно если и бывает, то исключительно постфактум.
Был человеком? Вроде был. Скажут ли? И кто скажет?
Был смелым? Отважным был? Ныл частенько. Мол - тут болит, тут меня обидели.
Вспомнят, как в девяносто пятом напился и уснул в метро.
И всё.
А может и этого не скажут. Как знать?
Наверное, надо чаще итоги подводить. Как Президент. Раз в четыре\шесть лет. И отчитываться.
Мол, вот за этот вот период, товарищи, я наломал дров столько-то, выпил вот столько-то и набузил на столько-то. Собирался заняться спортом, но не смог. Хотел подставить плечо пару раз. И даже в карман потянулся за мелочью, когда нищенку на углу увидел.
Вот тогда самому будет ясно, чего скажут на подведении итогов прощающиеся с нами в воспоминаниях старые товарищи.

Радуга для неудачника.

Вчера получил отказ последнего издательства. После долгого и мучительного хождения моего романа по редакторским корзинам его остается только удалить из компьютера и забыть.
И день и вечер был отравлен осознанием собственной никчемности.
Мелкие неприятности, толчки в метро и ливень, промочивший меня до нитки, начавшийся едва я ступил на платформу электрички и, конечно, окончившийся точно у моего подъезда.
И контрольным выстрелом - колючая проволока, которая проколола мне ботинок и прицепилась к подошве намертво.
Чертыхаясь, я оглянулся в поисках палки, чтобы высвободить ногу из плена и ахнул.
За спиной моей сияла ярчайшая радуга, самая, наверное, ясная и разноцветная из тех что я видел, будто арка ворот в небо, уходящая опорами своими в лес.
И я стоял под дождем и глядел на чудное это явление, зачарованный царственным великолепием, даром доставшимся мне, как весна, как пение птиц, как жизнь.

Шикарно сказано.

То, что губит людей и государства, это не слепота, не незнание. Не так уж долго остаются они в неведении относительно того, куда приведёт их начатый путь. Но есть в них поддерживаемый самой их природой, усиливаемый привычкой позыв, которому они не сопротивляются, который тащит их вперёд, пока есть ещё у них остаток сил. Божественен тот, кто сам усмиряет себя. Большинство же видит свою гибель, но погружается в неё.

Леопольд фон Ранке

Первая фотография Гитлера.

Сегодня, 20 апреля. День рождения Гитлер.
И хороший повод вспомнить Виславу Шимборску и её стихотворение "Первая фотография Гитлера".



А кто этот бутуз, такой прелестный?

Это ж малыш Адольф, чадо супругов Гитлер!

Может быть, вырастет доктором юриспруденции?

Или же в венской опере будет тенором?

Чья это ручка, шейка, глазки, ушко, носик?

Чей это будет животик, еще неизвестно:

печатника, коммерсанта, врача, священника?

Куда эти милые ножки, куда они доберутся?

В садик, в школу, в контору, на свадьбу,

может быть, даже с дочерью бургомистра?


Лапушка, ангелочек, солнышко, крошка,

когда на свет рождался год назад,

на небе и земле не обошлось без знаков:

весеннее солнце и герани в окнах

и музыка шарманки во дворе,

счастливая планета в розовой бумажке,

а перед родами пророческий сон матери:

голубя во сне видеть — радостная новость,

поймать его же — прибудет гость долгожданный.

Тук-тук, кто там, стучится будущий Адольфик.


Пеленочка, слюнявчик, соска, погремушка,

мальчонка, слава Богу и тьфу-тьфу, здоровый,

похож на папу-маму, на котика в корзинке,

на всех других детишек в семейных альбомах.

Ну не будем же плакать, господин фотограф

накроется черной накидкой и сделает: пстрык.


Ателье Клингер, Грабенштрассе, Браунау,

а Браунау — город маленький, но достойный,

почтенные соседи, солидные фирмы,

дух дрожжевого теста и простого мыла.

Не слышно ни воя собак, ни шагов судьбы.

Учитель истории расстегивает воротничок

и зевает.


Перевод Натальи Астафьевой

Pierwsza fotografia Hitlera


A któż to jest ten mały dzidziuś w kaftaniku?

Toż to mały Adolfek, syn państwa Hitlerów!

Może wyrośnie na doktora praw?

Albo będzie tenorem w operze wiedeńskiej?

Czyja to rączka, czyja, uszko, oczko, nosek?

Czyj brzuszek pełen mleka, nie wiadomo jeszcze:

drukarza, konsyliarza, kupca, księdza?

Dokąd te śmieszne nóżki zawędrują, dokąd?

Do ogródka, do szkoły, do biura, na ślub

może z córką burmistrza?


Bobo, aniołek, kruszyna, promyczek,

kiedy rok temu przychodził na świat,

nie brakło znaków na niebie i ziemi:

wiosenne słońce, w oknach pelargonie,

muzyka katarynki na podwórku,

pomyślna wróżba w bibułce różowej,

tuż przed porodem proroczy sen matki:

gołąbka we śnie widzieć - radosna nowina,

tegoż schwytać - przybędzie gość długo czekany.

Puk puk, kto tam, to stuka serduszko Adolfka.


Smoczek, pieluszka, śliniaczek, grzechotka,

chłopczyna, chwalić Boga i odpukać, zdrów,

podobny do rodziców, do kotka w koszyku,

do dzieci z wszystkich innych rodzinnych albumów.

No, nie będziemy chyba teraz płakać,

pan fotograf pod czarną płachtą zrobi pstryk.


Atelier Klinger, Grabenstrasse Braunau,

a Braunau to niewielkie, ale godne miasto,

solidne firmy, poczciwi sąsiedzi,

woń ciasta drożdżowego i szarego mydła.

Nie słychać wycia psów i kroków przeznaczenia.

Nauczyciel historii rozluźnia kołnierzyk


i ziewa nad zeszytami.

Никогда не поздно изменить жизнь.

Сегодня в маршрутке передо мной сидел замечательный старик под, а может и слегка за семьдесят годов. С пышной ухоженной шевелюрой, которую кроме как благородными сединами не назовешь. Чисто выбрит. С высоким интеллектуальным лбом. Угрюмым носом. И ртом, застывшим подковкой в гримасе вселенской обиды.
Во что он был одет не скажу, только бордовый галстук в горошек на фоне светлой рубашки запомнился.
Старик был замечателен тем, что читал книгу. Скорее даже книгой он и оказался замечательным.
На обращенной ко мне обложке я с удивлением прочел "Жизнь как исполнение желаний или Как из лимона сделать лимонад". И аннотация там же: "Эта книга написана человеком, который научился превращать любые препятствия в ступени к победе, врагов - в помощников, а жизнь - в увлекательное приключение. Автор книги разработал уникальную методику, которая позволяет: поднять самооценку, обрести уверенность и покой, решить семейные проблемы, укрепить здоровье, стать сексуальней, разбогатеть".

Это не реклама книги. К подобным изданиям отношусь весьма скептически.
Как в том бородатом анекдоте: "Автор принимает пожертвования для издания своей книги  "Как легко заработать миллион"".
Но старик!
В его возрасте под или за семьдесят верить, что всё ещё можно изменить!
Даже стыдно как-то мне печалиться.
Вот стыдно и всё.

Время, как оно есть.

Время - поезд.
Оно движется, движется, движется от забытой Уже точки А до неведомой Ещё точки Б.
От Уже до Ещё есть только какая-то точка Х в которой и пребывает в каждый момент твой поезд.
Что-то мелькает за окном. Что-то мелькает в голове.
Тук-тук - колёса. Тук-тук - часики.
Иногда открывается чудный вид за окном, иногда вагон погружается во тьму тоннеля.
А поезд движется, движется, движется и в этом движении заключено ожидание.
И ты ждёшь чего-то, в странном и необъяснимом томлении, привычном, обычном уже. И ты ходишь глядеть расписание, что там впереди - Умань, Жмеринка, Казань или Универ, Диплом, Новая Работа?
Чтобы скоротать путь можно курить, можно смотреть телек, можно спать или болтать.
А поезд движется, движется, движется...
И скучно бывает, и смешно, и хочется иногда вернуться к ясным пейзажам, или убежать из слепых сумерек пустых перегонов, где тоска гложет душу.
Тук-тук - колёса. Тук-тук - сердце.
Кто-то незнакомый выходит на станциях, кто-то родной и близкий. Лица их всё дальше, сливаются черты, не различить, не припомнить.
А поезд движется, движется, движется...
Можно напиться до зелёного змия и взбеситься, дернуть сто грамм как стоп-кран, и дергать, дергать... но в пьяном угаре просто кажется, что поезд остановился.
Просто не слышится перестук часиков, перестук колёс...
И что бы ты не делал, ты всегда просыпаешься в том же поезде, с той же тоской и ужасом запертого в тюремном вагоне.
Точка назначения которого - смерть.

Писательство, как оно есть.

Жизнь есть путь от боли до бесчувствия посредством разочарований.
Не миновало меня и разочарование в деле всей, можно сказать, жизни.
В писательстве.
В тот самом стержне, что держал меня вопреки всему. Верилось, что в этом есть смысл, истина, назначение. Что ради этого, наверное, Бог меня миловал и милует. Что иногда я говорю что-то важное и нужное. Что эта боль, эта бессонная тоска, эти срывающиеся с кончиков пальцев слова что-то означают, что-то верное и необходимое.
Казалось, что могу изменить мир, сделать его ярче, чище, добрее.
Казалось иногда, что написанное надиктовано Богом.
Верилось в духовность и прочую ромашковость мира.
Наверное, на самом-то деле хотелось всего лишь состояться посредством литературы.
Наверное, банально хотелось приобрести какую-то значимость в лице и фигуре.
Наверное - что-то получить, какую-то каплю вселенской любви.

И казалось стоит приблизиться к этому пантеону писателей, к этой галерее классиков с лицами пророков, как жизнь обретёт смысл, когда всё что делалось зря, по глупости, по незнанию, да и по-пьяни вдруг обретёт этот самый, проклятый, никем не виданный Смысл.
А оказалось в писательстве всё как и везде: есть мертвые и есть сумасшедшие.
Мертвые пишут на любую коньюктурную тему. Этими книгами и забиты магазины.
Некоторых мертвых торгаши раскручивают до звёзд - кино, телесериалы, плакаты.
Мертвые пишут за деньги.
Сумасшедшие пишут на любую тему, пишут неистово, пишут не жалея себя. Лбы в морщинах,  слабые ноги, бледные лица и безумный огонёк в глазах. Грошовая работа и бессонные ночи.
Они пишут потому что хотят что-то сообщить этому миру, потому что им кажется, что известна им доподлинно какая-то сокровенная истина. Которую мир почему-то забыл.
Когда умирают, они тоже начинают писать за деньги.

Третьего нет.
Клепать коньюктурщину не хочу.
Сообщить миру мне нечего.
Что я здесь делаю, черт побери?

Счастье беспощадно.

Счастье замкнуто на самое себя. Оно беспощадно. Шаг влево-вправо есть - мимо.
Оно в терпеливом взгляде. Оно в затаенной улыбке, не имеющей отношения к теме беседы.
Оно в уверенности самодостаточности. Оно в превосходстве успеха. Оно в сочувственном терпении собеседника. В прорве искренности.
Господи, спасибо, что я избавлен от этого.

Умерла Вислава Шимборская

Бывает так, что узнаешь о великом в день смерти. Это последнее, что пребывая ещё на этом свете делают для нас великие. Умирают.
Бывает так, что прикоснувшись к их строкам, к их душе изумляешься - вот, этот человек, он только что жил, такой обычный, и такой предсказуемый, как все он пил чай, как все он иногда капризничал и предавал, наверное, как все.
Но строки его уже были где-то там, где-то в недосягаемости вечности, как мазок кисти художника, стоящего здесь, рядом, на той же земле, дышащего, сомневающегося, одним касанием превращает полотно в космическое, полное гармонии, сомнений, дыхания создание. В отражение не человека, но неба.
Так и стихи Виславы Шимборской.
Жаль, что я не знал их раньше.
Может быть, я был бы лучше к этому дню.
Когда умела великая поэтесса.
И даже смертью своей великие делают нас лучше.
Они дают нам возможность увидеть, что жизнь после смерти есть.

Простите

Я сам из тех, кто рассыпал патроны,
Кто в перекрестьи мертвым замирал,
Кто воду раненных, глотая пыль, не тронул,
И мертвым свою душу доверял.
Героем не был, в черном поле снежном,
Я пулям кланялся, в окопах бога звал,
Кричал, себя не помня, в перебежках,
Себя не помня, темноту стрелял.
Спасибо мертвые, их матери простите,
Что в том оставшись мертвом январе,
Шагнули раньше, и собой прикрыли,
Оставили зачем-то на земле.
И я живу, отсчет обратный меря,
Не поумнев. Не старше ни на час.
В одной надежде, и в одной лишь вере -
Бог принял в полк свой ангелами вас.